ФиС, глава 1. Освобождение

[meriadok]

Поскольку я не могу больше курить эту траву в одиночку, решила курить ее с читателями, буде таковые найдутся. Сразу предупреждаю, что более или менее готовы у меня две главы, третья не завершена, так что это долгострой. Но если со мной про это немножко разговаривать, то оно, глядишь, продвинется.

Название: ??? (вся серия носит рабочее название Чистильщики, но это неточно)
Фандом: Дж.Р.Р. Толкиен (Сильмариллион в первую очередь)
Персонажи: Финрод, Саурон и все-все-все
Пейринг: Финрод | Саурон (джен)
Категория: джен, броманс (aka два ненормальных друга против судьбинушки)
Жанр: АУ, в основном экшен, местами слегка юмор, точечно fix-it (куда же без этого)
Краткое содержание: Благородный король Нарготронда не в силах не оказать помощи тому, кто отчаянно в ней нуждается, даже если благоразумие должно было бы удержать его от этого, а сам нуждающийся ни о чем не просил. Поэтому знаменитый поединок с Сауроном заканчивается совсем не так, как мы знаем из «Сильмариллиона», а дальше — будь что будет. В конце концов, «Саурон Темный не родился злодеем» (с) Дж.Р.Р.Т.
Примечания автора, они же немножко дисклеймер. 1. Автор в целом придерживается канонического взгляда на вещи, хотя в целом, на мой взгляд, в Сильмариллионе многовато «с понтом благородной горделивости» (с) и возмутительно мало кексов. С этим надо явно что-то делать. Но менять местами свет и тьму мы точно не будем, там и без того бардак. 2. Это не слэш (на всякий случай уточняю). Хотя, конечно, читатель имеет полное право представлять себе что угодно, особенно в некоторых случаях. 3. Автор не настолько безумен, чтобы пытаться написать подобный сюжет абсолютно всерьез, поэтому люди, с особым пиететом относящиеся к канону, могут смело считать, что дело происходит в далекой-далекой галактике, где все чуть-чуть набекрень. 4. Минас-Тирит у автора женского рода, по множеству причин, которые можно обсудить отдельно.

Глава 1. Освобождение

Глава 1. Освобождение

Поход был обречен с самого начала — нет, еще прежде, чем был сделан самый первый шаг, — и самый беспечный из эрухини не мог не осознавать этого. Финрод Фелагунд, зодчий Минас-Тирит и строитель Нарготронда, расстался с беспечностью еще на том берегу Белегаэра.
И дело не в том, что лишь безумец отправился бы штурмовать Ангбанд с одиннадцатью спутниками. Тут что дюжины, что дюжины тысяч мало — а может, напротив, слишком много? Келегорм и Куруфин, пожалуй, невольно сослужили ему недурную службу: если выбирать, то пусть лучше уцелеет королевство, чем король. Лишь бы Ородрет нашел силы не слишком-то слушать братьев... впрочем, неважно. Нет, опаснее всего в этом походе была его цель. Если бы вдруг каким-то чудом их замысел удался... что они принесли бы в Белерианд?
Будь прокляты обеты; ни один еще, произнесенный эльдар, не обернулся добром.
Теперь, стоя перед новым хозяином Минас-Тирит, Финрод слагал песнь силы и заранее предчувствовал неудачу. Что Саурону, хозяину оборотней, псарю Моргота, красоты Благословенной Земли? Что ему прекрасные творения вдохновенного духа и искусных рук? Он и сам создал их немало, прежде чем последовать за своим... учителем? Или просто хозяином? Что хрупкие сокровища нолдор тому, кто видел чудеса Альмарена и предпочел им ужасные творения Моргота?
Стены захваченной крепости трепетали, словно знамена на жестком зимнем ветру, отзываясь на противоборство, и Финрод кожей ощущал их гнев. Они не покорились, несмотря ни на что; казалось, еще немного — и камни взвоют от невозможной муки и сдерживаемой ярости.
«Кто ты? Зачем ты пришел? Чего хочешь? Кто твои спутники?»
Сила, бесстрастная и безжалостная, то сжимала его в огненных тисках, то откатывала назад и возвращалась прохладной волной, и снова спрашивала — уже вкрадчиво, исподволь, осторожно, почти ласково. «Кто ты, странник?»
Ответь — и получишь желанную передышку.
Но отвечать нельзя, и опасно даже вскользь думать о том, чего именно — нельзя.
И крепость, его собственное творение, позвать тоже нельзя. Одного этого будет достаточно, чтобы выдать себя и погубить всех, кто ему доверился.
«Меня. Здесь. Нет».
Финрод плел песнь и заранее чувствовал, что силы не хватит. Можно выиграть время — вот сейчас Саурон в очередной раз отступал, неведомо почему. Не то играл с жалким противником, точно дикий кот с добычей, не то в самом деле поддался зову памяти и тоске по несбывшемуся. Однако Финрод точно знал: это ненадолго. Скоро Жестокому наскучит игра, он нанесет свой удар, и тот окажется страшен. Чем защищаться? Чем сразит его повелитель оборотней?
Финрод угадал за полмгновения до удара.
Разумеется.
Предательство. Что же еще.
Песнь Жестокого торжествующе взметнулась, словно плеть, и в ней впервые с начала поединка не было холодного равнодушия. Взамен в ней сплелись оглушительная боль вины и едва уловимый, затаенный страх. Почему?
Что ему — предательство?
Иногда, чтобы дотянуться до врага, нужно пропустить удар.
Это был выстрел в темноте, стрела в ночи, пущенная не наудачу, но по наитию.
«Да, кровь Альквалондэ горит на моих ладонях, хоть и не я пролил ее. Угли Лосгара жгут мне сердце, горький пепел Ард-Галена сушит нёбо, прах Тол-Сириона взывает ко мне. Ты прав, Жестокий, но ответь — что за пепел жжет твое сердце?»
Песни соприкоснулись, взвились и оборвались в один миг.
И пала тьма.

~ * ~
На смену тьме пришел тусклый серый сумрак и ужасающий грохот.
Финрод лежал ничком на каменных плитах, которые сотрясались от ударов, словно сотни мастеров в некой бесконечной кузнице вразнобой ковали каждый своё. Воздух гудел и жалобно стонал. Подавив желание покрепче зажать ладонями уши, Финрод медленно поднялся. Он был бос и в одной рубахе — гнусные орочьи обноски и доспехи куда-то подевались. Оружия тоже не было.
Перед ним в самом деле простиралось подобие огромной кузницы. Вокруг, сколько хватало глаз, в полутьме шевелились странные устройства: вертелись многочисленные колеса, зубчатые и гладкие, большие и малые; молоты всех мыслимых форм и размеров обрушивались на наковальни, пилы вгрызались в глыбы камня, откуда-то вырывались клубы пара и стелился едкий дым, из-под тяжелых жерновов сыпались струйки неведомой цветной пыли. Все это грохотало, стонало, визжало и скрежетало, сливаясь в оглушительную какофонию.
И, насколько можно было судить в чаду и полумраке, не имело ни малейшего смысла.
Диковинные механизмы ни во что не соединялись, действуя сами по себе. То, что выходило из-под них, никому не было нужно и просто скапливалось вокруг, постепенно истлевая, если могло, или покрываясь пылью.
Своды зала — или пещеры? — терялись в тени, невидимые глазу, но где-то очень далеко брезжил свет, маленький, но настолько яркий, что его отблесков хватало, чтобы различать очертания предметов. Финрод пошел туда.
Странные устройства беспорядочно лепились одно к другому, между ними часто вовсе не оставалось места, и приходилось то долго искать обходной путь, то пробираться поверху, рискуя угодить в жернова или под очередной гигантский молот. Невыносимый шум терзал уши так, что хотелось кричать, хотя здесь не удалось бы расслышать даже себя.
Мало-помалу свет становился ближе, очертания предметов — отчетливее и оттого еще уродливее. Сильнее становился и грохот — где-то там же, где находился и свет, скрывался и главный источник шума, непрерывного неровного стука, похожего на гул в ушах. Финроду случалось бывать и в мастерских учеников Ауле, и в кузницах гномов, но прежде он не слышал ничего подобного.
Немного погодя — кто знает, было ли вообще время в этом пространстве, — он забрел в очередной тупик и неожиданно понял, что начинает сердиться. Его вело к цели настойчивое ощущение, что следует торопиться, и новая преграда вызывала раздражение. С досады он хлопнул ладонью по гигантскому пыльному ящику с какими-то трубками, похожими на гибкие щупальца, в которых что-то булькало и клокотало, и приказал:
— Умолкни.
Ящик обиженно вздрогнул, и бульканье прекратилось.
Финрод поднял брови. Потом вспрыгнул на это нелепое сооружение, перебрался через ворох ставших безжизненными трубочек и щупалец, и протянул руку к следующему уродливому творению.
— Успокойся, — велел он, коснувшись пальцами пыльной и ржавой поверхности.
Взвизгнули и замерли зубчатые колеса, остановились молоты и молоточки, не достав до измученных наковален. Каменные плиты отозвались благодарным вздохом, и стало еще немного тише.
Только сейчас Финрод понял, что плиты были теплыми, и вовсе не от жара печей или котлов. Он опустился на одно колено и погладил шершавый пол — тот снова слегка вздохнул, отвечая на прикосновение. Учитывая, где он оказался, это было очень, очень странно.
— Хорошо, — негромко сказал он, — попробуем.
Теперь он шел не торопясь, осторожно щупая плиты босыми ступнями, ладонями касаясь каждого грохочущего устройства, и ощущая ответную усталую благодарность камня и металла, которым позволили отдохнуть.
Тише и тише.
Ближе и ближе становился свет. Отчего-то яркое свечение не мешало видеть, не слепило глаз, но его источник по-прежнему скрывался за неясными механизмами.
Наконец Финрод добрался последнего их ряда и остановился.
Центром огромного помещения оказалось совсем небольшое, десятка два шагов в поперечнике, круглое пространство, и в его середине прямо на полу лежал... он. Или они. Или оно.
Пожалуй, существо все-таки было одно, хотя с первого взгляда трудно было поверить, что эта чудовищная мешанина тел — живая. Хроа перворожденного и огромного черного пса, а может, и волка, переплелись и срослись так, словно потерявший рассудок палач разрубил и то, и другое на куски, а затем кое-как прилепил друг к другу и заставил дышать. Из недр пола к несчастному созданию тянулись какие-то очередные трубки-щупальца, и Финрод не сразу понял, что и они составляют с ним целое.
Долго он глядел на невероятно могущественное и одновременно бесконечно беспомощное существо на полу. По прихоти судьбы или по воле Единого — а вернее всего, и то, и другое, — он оказался здесь и сейчас. Наверное, следовало оставить все как есть и просто воспользоваться случаем. Вряд ли он сумел бы убить могущественнейшего из майар, но обессилить и погрузить в беспамятство, хотя бы ненадолго, — возможно, как-нибудь исхитрился бы. А если Саурон не сможет им препятствовать, Финрод и его спутники почти наверное сумеют ускользнуть с острова Оборотней. Это было бы разумное решение. Предусмотрительное. Надежное.
Но если бы Финрод — если бы все они, дети дома Финве, — принимали разумные, предусмотрительные и надежные решения, он сейчас был бы не здесь. И даже не в Нарготронде.
Он опустился на колени и осторожно протянул ладонь к слюнявой собачьей морде, растущей откуда-то из левой лопатки перворожденного.
Морда заскулила, а потом открыла глаза и клацнула зубами.
Избегая резких движений, Финрод убрал руку.
— Спокойно, — сказал он негромко, низко и чуть протяжно, как говорят с испуганным животным. — Спокойно. Я пришел, чтобы помочь тебе.
Песья — или волчья? — морда оскалилась и рыкнула, но больше не делала попыток укусить. Потом зашевелился эльда — он немного приподнялся, опираясь на пол одной рукой и одной лапой, и чуть повернул голову, чтобы видеть Финрода.
— Ты? Ты хочешь помочь мне, нолдо?
Рычал он не хуже своей песьей половины.
Финрод чуть не сказал: «Вообще-то я имел в виду собаку», но вовремя прикусил язык.
— Если позволишь, — ответил он ровно. — Мне кажется, тебе не очень удобно.
— Думаешь, ты сумеешь?
Презрительное недоверие не было внове тому, в чьем доме нашли приют ныне безземельные сыновья Феанора. Посему Финрод сделал вид, что не заметил язвительного тона, и ответил просто:
— Думаю да.
Все это время он не переставал прислушиваться к тому, что окружало их, и теперь был почти уверен в успехе. Та часть Саурона, что приняла обличье искалеченного эльды, и та, что выглядела, как изуродованный пес, представляли собой части одной души. И Финрод был уверен, что оба они — если, конечно, пес мог как-то осознавать происходящее, — позабыли о том, что всё, окружавшее их, — пещера, молоты, странные колеса и прочие диковинные измышления этого беспокойного разума — были частями того же целого, той же феа.
Всякий нолдо чувствует камень и металл, как синдар чувствуют то, что растет, а телери — воды и ветра. Финрод никогда не был особенно искусен ни в кузнечном, ни в оружейном деле, ни в сотворении самоцветов, но знал, что камень и железо послушаются его, как слушались, когда он возводил ту самую крепость, где теперь решалась его судьба. Он опустился на пол, скрестив ноги, чуть откинулся назад, опершись ладонями о шершавые плиты, закрыл глаза и мысленно воззвал к тому хитросплетению вещей, в которые превратил себя майа, некогда носивший имя Великолепный.
Пес дико взвыл. Эльда прошипел что-то на неведомом наречии, но Финроду сейчас было не до них — он слушал безмолвный и вместе с тем оглушительный плач окружающего камня, чьим языком рыдала сейчас феа, жаждущая снова обрести целостность. Песнь-плач заполняла пространство, и Финрод позволил ей течь сквозь себя, как та пожелает.
Это оказалось легко — многое было до боли знакомо. Гордость, и наслаждение силой, и жгучее желание поступать по своей воле, и восхищение миром, и гнев, и упоение битвой, и очарование власти, и горечь предательства, и боязнь поражения, и острое, неутолимое любопытство. Сначала он без труда отделял в этом потоке иное, чуждое: жажду разрушения, неосознанное стремление к страданию, тоску по смерти, отчаянный страх утратить себя и одновременно — боязнь одиночества. Но мало-помалу свое и не-свое слились в один многоголосый хор, и стало все равно, где чье. Странное, освобождающее ощущение.
А потом на него обрушилась чужая паника.
«Кто ты? И кто я?»
Прекрасный вопрос. Главное, своевременный.
«Я – это я».
«А я?»
«А ты – это не я».
«Ты уверен?»
«Нет. По-твоему, это действительно так важно?»
Мир вспыхнул.

~ * ~
Далеко на западе Намо обратил взгляд на восток и замер, словно прислушиваясь, а затем по Чертогам Мертвых прокатился необычный гулкий звук.
Владыка Судеб смеялся.

~ * ~
На этот раз забытье оказалось коротким: Финрод очнулся от несильного, но ощутимого тычка босой ступней под ребра. Он откатился в сторону, избежав нового тычка, а потом сел и огляделся. Вокруг больше не было ни пещеры, ни странных устройств — лишь бесконечная серая пустота.
И в ней — некто с телом перворожденного и взглядом волка. Будь он в самом деле из квенди, сошел бы за нолдо; пепельные волосы, серые глаза и язвительная усмешка. Но никакая иллюзия не могла здесь скрыть его сущности — сквозь хрупкое одеяние хроа просачивались отблески пылавшего внутри неугасимого пламени.
— Ты так и не сказал мне, кто ты такой.
Финрод тоже встал.
— А это важно? — повторил он.
Тот чуть склонил голову набок, словно прислушиваясь. Потом в его глазах зажегся хищный огонек.
— Следовало догадаться. Зачем ты явился. Надеялся вернуть свой остров?
— Ты ведь сам приказал нам явиться к тебе. Мы просто шли мимо.
— Да, и очень торопились... — Помолчав, Саурон резко спросил: — Зачем вам в Ангбанд?
Финрод пожал плечами.
— Кто сказал, что нам туда?
Саурон уставился на него в упор, и Финрод невозмутимо встретил этот взгляд. Впервые за долгие годы, а может, и за всю жизнь, он был свободен. Бремя гордости, власти, страха, сомнений и желаний осталось позади; сейчас все его существо погрузилось в странное равновесие сил, установившееся между ним и его противником — или союзником? — в этом небывалом осанвэ.
— Ты открыт, — проворчал Саурон, — но я не вижу твоих мыслей. Как тебе это удается? Впрочем, об этом позже. Отряд ведешь ты, я почувствовал это сразу, но цель, какова бы она ни была, тебе неприятна, словно идешь ты не по своей воле. Ответь мне, в таком случае, что тебе нужно в Ангбанде. Именно тебе, Артафиндэ.
Долгие годы это имя отзывалось лишь горечью — напоминанием об утрате, упреком в преступлении, призывом к соучастию в новых бедах. Но теперь это было просто имя.
— Мне — ничего, — ответил Финрод. — У меня есть все, что мне нужно.
— Ты говоришь правду, — не без удивления произнес Саурон.
— Я всегда говорю правду. Как и ты, насколько я слышал.
— Да. — Саурон усмехнулся: — Какую-нибудь.
Финрод улыбнулся в ответ.
— Именно.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
— Что ты собираешься делать? — наконец спросил Саурон.
Финрод опять пожал плечами.
— А ты? — Он смерил собеседника взглядом. — Мне кажется, тебе здесь... скучно. — Он едва не сказал «душно».
По всему телу Саурона, словно рябь по воде в солнечный полдень, пробежала тень, на мгновение скрывшая его внутренний огонь. Мелькнула и снова исчезла.
— Я должен был бы заковать вас всех в цепи и скормить волкам, одного за другим, — мрачно отвечал он.
— Кому должен? — без намека на иронию, очень серьезно возразил Финрод. — Владыке Ангбанда? Кто он тебе? И, между прочим, я предпочел бы обращаться к тебе по имени. Ведь есть же у тебя какое-то имя, помимо разнообразных прозвищ, лестных и не очень?
Саурон поморщился.
— У меня было имя. Но мне не хотелось бы слышать его снова.
Знакомое чувство. Даже слишком.
— Так выбери новое.
— Зачем? Чтобы доставить тебе удовольствие?
— Чтобы легче было представляться при встрече. — Не давая ему времени опомниться, Финрод продолжал: — Прости, но если ты скажешь, что предел твоих мечтаний — командовать псарней Моргота, я тебе не поверю. Тебе тесно здесь, как было тесно мне самому. И здесь, и в Нарготронде. И в Амане. И... — он помедлил, — и на Альмарене. Ведь я прав?
На сей раз молчание было тяжелым и холодным, как надгробие.
— Ты прав, — наконец нехотя признал Саурон.
— Так уходи. Ты же свободен. Средиземье велико.
— А ты? — внезапно разговор сделался обоюдоострым. — Прости, но если ты скажешь, что тебе стало тесно в Нарготронде и изо всех мест в Арде ты выбрал для себя Ангбанд, я тебе тоже не поверю. Что вам там нужно? Не тебе, не трудись повторять. Я помню. Твоим спутникам. — Саурон внезапно прищурился: — Один из них не нолдо, он из Пришедших Следом. Это из-за него ты готов рискнуть головой?
— Головой я готов рисковать только ради себя самого.
— И снова ты говоришь правду. Какую-нибудь.
— Приходится. Ты будешь очень смеяться, но так уж сложилось. Некоторое время назад я имел неосторожность дать клятву. Не ему, он слишком молод. Его отцу. А теперь... — Финрод слегка развел руками. — Нолдор следует отучиться давать клятвы, они нам слишком дорого обходятся.
Саурон расхохотался так, что пламя его возликовавшей феа ненадолго озарило отблесками серый сумрак. Его смех блистал рубиновыми всполохами и был остер, точно алмазный резец.
— Только не говори, что и ему нужны сильмарилли, — сказал он, все еще посмеиваясь.
Отвечать Финрод не стал, и смех Саурона немедленно оборвался.
— Ты сошел с ума. И он тоже. Во-первых, вы их не добудете, даже если бы с вами было не десять, а десять тысяч воинов. Во-вторых... даже я кое-что слышал о ваших обетах. Пока камни в Ангбанде, клятва Феаноровых щенков дремлет. Стоит вам принести сильмарилли в ваш драгоценный Белерианд...
— Думаешь, я этого не знаю?
— И зачем они понадобились смертному? Неужели во всех ваших сокрытых королевствах не нашлось драгоценности, которая пришлась бы ему по нраву? Что за услугу должен оказать смертный королю нолдор, чтобы его сын требовал в обмен сильмарилль? — Саурон поднял ладонь, предупреждая возражения. — Не трудись говорить, что это не твоя тайна. Я всё равно уже знаю слишком много. Договаривай. Могу дать слово, что не стану вам препятствовать. Вы все равно не преуспеете.
— А твоему слову можно верить? — теперь Финрод не сдержал усмешки, но не успел даже пожалеть о сказанном, потому что Саурон ответил тем же тоном:
— Другого у меня нет.
Снова воцарилось молчание. Финрод взвешивал свои возможности: выбор был невелик. Лгать не имело смысла: в установившемся равновесии любая фальшивая мысль прозвучала бы оглушительным диссонансом. Но и целиком выдать историю Берена было немыслимо.
— Что ж, я расскажу тебе... сказку, — произнес он наконец.
— Главное, не пой. С меня довольно, по крайней мере на сегодня.
— С меня, пожалуй, тоже. Итак... жил-был один смертный воин.
— Сын другого смертного, которому задолжал некий король нолдор.
— Не перебивай. Так мы никогда не доберемся до конца.
— А мы куда-то торопимся?
Финрод подавил вздох досады и просто продолжил.
— Однажды этот воин, странствуя в чужих землях, заблудился в заколдованном лесу и встретил прекрасную девушку. Так случилось, что он полюбил ее и решился просить ее руки, хотя ее род был куда древнее и славнее его собственного.
— Да уж как без этого, — пробормотал Саурон, не скрывая, впрочем, живейшего интереса.
— По обычаю ее народа, ее согласия было достаточно, но отец девушки, считая ее прекраснее всех живущих, потребовал за нее драгоценность, равных которой нет в Арде.
Неугасимое пламя Саурона часто-часто замерцало, как заморгал бы эльда или человек, сомневающийся в том, что слышит.
— Ты хочешь сказать, что Тингол, — медленно начал он, — который уже пять веков прячется за юбкой своей жены, решился развязать всеобщую войну из пустого тщеславия? И Мелиан его не остановила?
— Могу тебя заверить, что не хочу сказать ничего подобного, — бесстрастно отвечал Финрод.
— Не хочешь, и не говорил, — кивнул Саурон. — Но я услышал. Дешево же короли эльдар продают своих дочерей.
Финрод поморщился, но снова ни словом, ни жестом не подтвердил догадки.
— Итак, — ехидно продолжал майа, — тебе вообще ничего не нужно, но ты держишь клятву. Твоему смертному другу нужна только любовь, но ради нее он готов исполнить безумный каприз возгордившегося подкаблучника. Твоим спутникам, полагаю, долг и честь велят следовать за тобой, что бы ни случилось. Ха! Теперь ясно, почему вас так мало. Действительно, не так уж много найдется тех, кому совершенно не нужны сильмарилли, но кто готов отправиться за ними даже в Ангбанд. Знаешь, а мне начинает нравиться эта история. — Он вдруг перестал усмехаться и смерил Финрода тяжелым взглядом: — Я принял решение, Артафиндэ. Я иду с вами.
На несколько бесконечных мгновений Финрод лишился дара речи.
— Это условие? — спросил он, осознав, что от него ждут какого-то ответа.
— Можно сказать и так. Я дал слово вам не препятствовать, однако сидеть сложа руки не обещал. В конце концов, мне тоже не нужны сильмарилли, чем я хуже прочих? Можешь даже счесть это своей победой. О ней твои сородичи непременно сложат бесчисленные хвалебные песни — сила воителя Запада одолела смрадные чары тьмы, что-нибудь в подобном духе. Ты же сам предлагал мне оставить все и уйти. Так я и сделаю, о мудрый король Нарготронда, — он отвесил шутовской поклон, и его феа снова просияла сквозь призрачно-серый облик багровыми искрами.
— Бывший король, — сухо поправил Финрод. — И я не могу решить за всех.
Про себя он подумал, что даже если Эдрахиль и его воины примут его волю, то Берен скорее лишится руки, чем стерпит такого помощника.
— Ты можешь решить за себя. Возьмешь ли ты, Артафиндэ Инголдо Арафинвион, меня в спутники, пока взаимное согласие, игра случая или воля Стихий Мира не положат этому конец? — и майа протянул руку, предлагая скрепить договор.
Уставившись на него, Финрод в полной мере ощутил неотвратимость судьбы, как ощущает неизбежный сход лавины тот, из-под чьей неосторожной стопы выскользнул первый, совсем крохотный камешек.
— А у меня есть выбор?
— Разумеется, да, — отвечал Саурон тем тоном, каким обычно говорят «разумеется, нет».
Внезапно, как всякий, чей путь абсолютно ясен и неотвратим, Финрод ощутил себя свободным.
— Нужно возвращаться, — сказал он, прижимая к протянутой руке свою, от локтя к запястью. Казалось, его пальцы сжали раскаленные уголья. — Не то нас успеют не только оплакать, но и похоронить.
— Особенно меня.
— Тебя в первую очередь. К слову, ты бы все же выбрал себе хоть какое-нибудь имя. Не то так безымянным и закопают.
— Выбирай ты. В конце концов, подозреваю, только ты им и будешь пользоваться. А мне безразлично.
— Что ж, — Финрод задумался. — Скажем... Рануйон. Из Дома Финрода.
— Неплохое имя для бродяги, — усмехнулся Саурон. — Или для беглого раба.
Финрод промолчал, только плечами пожал в ответ. Не объяснять же, что для того, кто хочет скрыть отсутствие какой бы то ни было родни, подобная история — это единственный выбор.
— Годится, — заключил майа. — Пусть будет Рануйон. А теперь... пора наконец расстаться.
Финрод кивнул, и их взгляды снова встретились.
— На счет три?
______________________
* Рануйон (кв. Ranyano, синд. Ranuion) — Свободный. Одновременно корень ranya- (< кв. aranya-) омонимичен глаголу «блуждать, странствовать» (ср. Митрандир).