Два драббла для aikr'а

[meriadok]

Ниже два драббла про ШХ на один заказ, который сделал  aikr. Чуть позже, чем обещала, но у меня никак не выходило то, что мне бы понравилось.
Драбблов два, потому что один более точно сооветствует заказанному, а второй написан больше по принципу "музыка навеяла", но очень нравится мне самой.

Заказ: «Холмс берётся за некое сложное дело, но полиция в кои веки умудряется распутать его раньше. Мысли Холмса по этому поводу. Можно в форме диалога с Ватсоном».

Первый европейский эксперт
— Знаете ли, Уотсон, — задумчиво произнес Холмс осенним вечером 1903 года, когда я зашел навестить его в нашу старую квартиру на Бейкер-стрит, — я подумываю оставить Лондон.
Я с удивлением посмотрел на моего друга. Он пребывал, насколько мне было известно, в прекрасной форме, блестяще завершил недавно несколько весьма серьезных дел, включая поиски знаменитого бриллианта короны, и, хотя и попенял мне однажды за то, что я «оставил его ради очередной жены», скучать ему явно не приходилось. Что могло привести его к мысли покинуть гигантский город, столько лет неутомимо поставлявший пищу его вечно алчущему уму?
— Да-да, — продолжал Холмс, вертя в руках погасшую трубку, — все следует делать вовремя, в том числе и покидать сцену.
— Да что с вами, Холмс? — не выдержал я. — Что случилось?
— Время частных сыщиков подходит к концу, — спокойно сообщил он. — Наступает эпоха полиции. Вы, разумеется, помните мсье Бертильона?
Я кивнул. Еще пятнадцать лет назад мой друг был весьма задет, услышав, что является «вторым европейским экспертом» по сравнению с изобретательным французом.
— Вы также, полагаю, знаете о том, что в последнее время во многих странах, включая нашу, криминалисты научились использовать в своих целях возможность идентифицировать человека по отпечаткам пальцев.
Я снова кивнул, поскольку достижения сэра Эдварда Генри, возглавившего два года назад отделение криминалистики Скотланд-Ярда, были предметом постоянных восторгов публики и газетчиков.
— Однако, — заметил я, — одно дело опознать преступника по картотеке, сколь угодно точно и подробно разработанной, и другое дело — разыскать и схватить его.
— Безусловно, — ответил Холмс. — И вот тут-то появляется господин Бертильон со своим новейшим изобретением.
В его голосе причудливым образом мешались ревность обойденного профессионала и восхищение человека, умеющего воздавать должное коллеге по ремеслу.
— Что же он сделал?
— Он разработал метод снятия отпечатков с поверхностей предметов. Теперь большинство дел сведется к тщательному осмотру места преступления. Установить круг лиц, имевших доступ в помещение, обычно в состоянии даже простой констебль. — Он пожал плечами. — Дальнейшее становится делом техники, а не аналитического ума. Весьма практично... и ужасно скучно.
— Еще не факт, что на деле все окажется так просто, — попытался возразить я, но мой друг махнул рукой, отметая мои соображения.
— Мне уже довелось в этом убедиться лично, — сказал он. — Две недели назад я ездил в Париж по специальному приглашению Сюрте. Меня пригласили, чтобы проверить идеи Бертильона на практике. Из уборной некоей оперной знаменитости исчезли бриллиантовые часики, лежавшие в шкатулке на туалетном столике. Пока я интересовался мотивами и взаимоотношениями пяти поклонников ограбленной красотки, люди Бертильона просто сняли отпечатки со шкатулки и арестовали того из пяти молодых людей, кто открывал ее последним. Он сразу сознался, что немедленно заложил часы в ближайшем ломбарде. Одним словом — скучно, мой дорогой Уотсон, смертельно скучно. Нет, я определенно намерен сменить род деятельности. Уеду куда-нибудь поближе к морю, например в Суссекс...
— Но чем вы там будете заниматься? — потрясенно воскликнул я.
— Пчелами, — Холмс улыбнулся и принялся заново набивать вычищенную трубку.

Сокровище доктора Уотсона
В жизни каждого профессионала хотя бы однажды наступает скорбный момент, когда он вынужден признать, что другой человек, нередко менее умный и талантливый или просто намного менее опытный, в каком-то спорном случае оказался прав, а мастерство, ум и навык, прежде никогда не подводившие, не уберегли мастера от ошибки. Поражение в таком случае кажется вдвое горше. Испытать подобное разочарование, увы, приходилось и моему другу Шерлоку Холмсу.
В мае 1903 года я получил от него по обыкновению лаконичную записку: «Скверное старое дело. Касается вас. Жду вас к ужину на Б.-стрит».
Снедаемый дурными предчувствиями, я постарался как можно быстрее разделаться с делами (к счастью, пациентов в тот день было немного), уведомил телеграммой жену о том, что проведу вечер не дома, и поспешил к Холмсу.
Наша старая гостиная (не могу перестать считать ее «нашей») мало изменилась со времен моего переезда. Рабочий уголок с реактивами и перегонным кубом, персидская туфля с табаком на каминной полке, пепел на ковре и ворох старых газет в углу. Стол был прекрасно сервирован к ужину, причем среди тарелок возвышалась бутылка очень недурного вина, однако сумрачное лицо Холмса наглядно доказывало, что все это не более чем попытка подсластить какую-то очень горькую пилюлю.
— Что стряслось? — сразу же спросил я, зная, что в подобных обстоятельствах лучше всего сразу перейти к делу.
— Я всегда говорил, что вы меня перехваливаете, — мрачно объявил мой друг, жестом приглашая меня занять место за столом. — Иррациональные восторги не лучший способ воздать должное сугубо рациональному подходу к криминалистике. Кажется, для меня настал час расплаты. А заодно, мой дорогой Уотсон, и для вас. Опасаюсь, вам предстоит весьма неприятная встреча с прошлым.
— Не томите же, Холмс! — воскликнул я. — В чем дело?
— В том, что в одном из самых знаменитых благодаря вашему бойкому перу дел я совершил чудовищный промах.
— Не может быть! — изумлению моему не было границ.
— Увы, это так. Полагаю, вам не нужно напоминать подробности дела, преподнесенного вами публике под названием «Знак четырех»? — Холмс говорил сумрачно и в то же время мягко, без сомнения, прекрасно сознавая, сколь горькие воспоминания будят его слова. Ни один новый брак, ни одна женщина, пусть и самая прекрасная, не могла заменить мне мою Мэри...
Вместо ответа я кивнул.
— Не думаю, что у вас в последние месяцы было время читать светскую хронику. В апреле сего года в своем особняке в Пондишери-Лодж скончался известный вам Тадеуш Шолто. Завещания он не оставил, семьей и детьми так и не обзавелся, поэтому состояние перешло к неким дальним родственникам. Однако пока шли поиски наследников, имуществом покойного Шолто занимались душеприказчики, составлявшие подробную опись всего, найденного в доме. Судя по всему, обилие всевозможных редкостей разожгло их любопытство, и весь особняк тщательно обыскали от пола до чердака. Угадайте, что там было обнаружено.
Я похолодел, озаренный внезапной догадкой.
— Но это невозможно!
— Увы, мой дорогой Уотсон. Неделю назад со мной связался Хопкинс, который, разумеется, прекрасно помнит все подробности дела — по крайней мере, те, что освещались в газетах, а затем в вашей повести. Помнил их, кстати сказать, и один из клерков фирмы N*kins & Sons, занимавшейся делами покойного. Собственно, он и обратился в полицию, сделав неожиданную находку, а Хопкинс, в свою очередь, примчался ко мне.
— Неужели ларец?..
Холмс покачал головой.
— Разумеется, нет. Настоящий ларец из Агры вы лично вскрыли, если мне не изменяет память, обычной кочергой. Нет, на чердаке Пондишери-Лодж таился заурядный английский сундук, скрывавший, впрочем, те самые сокровища, которые мы с вами наивно сочли утерянными на дне Темзы.
— Но как?
— Очень просто. Если помните, Уотсон, источником большей части сведений для нас послужил...
— Тадеуш Шолто!
— Именно. Тадеуш Шолто сообщил нам, что его отец боялся человека на деревянной ноге. Тадеуш Шолто рассказал нам, что его брат Бартоломью искал и нашел сокровища. Тадеуш Шолто дал нам понять, что его брат скуп и будет возражать против дележки сокровищ. И, наконец, Тадеуш Шолто... — мой друг с искренним сочувствием посмотрел на меня, и я закончил вместо него:
— ... написал Мэри с тем, чтобы она пригласила двух друзей на встречу с ним.
— Вы догадываетесь почему?
Несмотря на охватившие меня чувства, я без труда угадал, на что он намекает.
— Шолто каким-то образом узнал, что миссис Форрестер когда-то была вашей клиенткой. И верно рассчитал, что Мэри обратится за советом к своей покровительнице, а та направит ее к вам.
Холмс вздохнул.
— Именно так. Ему нужен был надежный, непобедимый союзник, уверенный в его непричастности, и он выбрал меня — но так, чтобы мне даже в голову это не пришло.
— Однако Джонатан Смолл... — начал было я.
Холмс лишь рукой махнул.
— Кто знает теперь, был ли вообще это Джонатан Смолл? Или просто Шолто разыскал подходящего бродягу на деревянной ноге и устроил нам этот спектакль? Впрочем, не исключаю, что Смолл был подлинным, как и его верный Тонга. Но тот, кто убил ради денег один раз, убьет и еще. Думаю, весь этот романтический вздор насчет верности Смолла товарищам по каторге Шолто изобрел специально для нас с вами и столь благородной девушки, как мисс... ээ, миссис Мэри Уотсон, — он покосился на меня. — Полмиллиона фунтов прекрасно делится на двоих.
Я постарался собраться с мыслями.
— Но Джонатан Смолл... ведь он попал в руки полиции. Зачем ему молчать, если?..
— Я навел справки, — ответил мой друг, подливая нам обоим еще вина. — Смолл был осужден на бессрочную каторгу, сослан в очередную островную колонию и спустя полгода погиб при каких-то сомнительных обстоятельствах. Тела не нашли. Возможны два варианта развития событий: ему помогли бежать, чтобы он смог наконец насладиться свободой и богатством, либо его убили, чтобы заставить замолчать навсегда. Второй исход представляется мне более вероятным, хотя сам Смолл, полагаю, искренне ожидал первого, какой ему, без сомнения, был обещан. Поверил же он однажды продажному офицеру — почему бы не поверить снова?..
Я промолчал, хотя эта колкость, без сомнения, весьма огорчила бы мою бедную Мэри, так дорожившую добрым именем отца.
Некоторое время и Холмс, и я молчали.
— Болван! — наконец воскликнул он, и я вздрогнул. — Какой же я был болван! А ведь Джонс, непроходимый самодовольный тупица Джонс, сразу заподозрил того, кому смерть старшего брата была выгоднее всего!
— Старшего? — недоуменно переспросил я. — Но братья Шолто — близнецы...
— Даже близнецы обычно не рождаются на свет одновременно, — едко отозвался Холмс. — Бартоломью Шолто унаследовал Пондишери-Лодж — следовательно, он был старшим. Ему достался особняк и все прочее имущество майора Шолто. Если он действительно отличался скупостью, то Тадеуш мог не увидеть ни гроша из вожделенного сокровища еще многие годы, а если нет — половину получила бы Мэри Морстен. Ни то, ни другое не устраивало нашего трясущегося приятеля, и он пошел ва-банк. Обеспечил себе алиби, подсказал Смоллу, когда и как лучше всего проникнуть в дом, а затем позвал нас, чтобы закрепить успех... — он умолк и уставился в пространство.
— И что же теперь? — спросил я, когда мне показалось, что пауза чересчур затянулась.
— Теперь? — переспросил Холмс, хмурясь. — Полагаю, вы можете предъявить свои права по меньшей мере на половину найденных драгоценностей.
— Что?! — воскликнул я, потрясенный.
— Половина этого клада должна была достаться вашей покойной жене, — бесстрастно сообщил он. — А после ее смерти перейти к вам. Доказать это будет нелегко, но я могу постараться...
— Нет! — меня охватило отвращение. — Нет. Они были не нужны Мэри, они не нужны мне. Это кровавые сокровища, и меня не волнует, что с ними станется.
Повисла тишина.
— Простите меня, друг мой, — наконец сказал Холмс мягко. — Разумеется, они вам ни к чему. А мне не следовало поддаваться дурному чувству и сомневаться в вас.
Я молча кивнул в ответ, и мой друг принялся раскуривать свою трубку, а я достал портсигар.
Несмотря ни на что, я не сердился на Холмса, понимая, как болезненно он переживает свою ошибку, пусть даже с тех пор, как он ее совершил, прошло уже пятнадцать лет. Само знание, что недалекий простоватый грубиян Джонс, не снисходивший даже до внимательного осмотра места преступления, нечаянно оказался прав в самом главном, когда мой друг чересчур увлекся уликами и дедукцией, должно было нанести страшный удар по его самолюбию. Нет сомнений, что Холмс теперь воспринимал дело о знаке четырех как самый позорный провал своей блистательной карьеры.
А между тем... между тем, его самая большая ошибка оказалась самой большой удачей в моей жизни, потому что иначе у меня не было бы моей Мэри.